Столица: Осло
Территория: 385 186 км2
Население: 4 937 000 чел.
Язык: норвежский
История Норвегии
Норвегия сегодня
Эстланн (Østlandet)
Сёрланн (Sørlandet)
Вестланн (Vestandet)
Трёнделаг (Trøndelag)
Нур-Норге (Nord-Norge)
Туристу на заметку
Фотографии Норвегии
Библиотека
Ссылки
Статьи

Образ человека — образ общества: ментальная модель скандинава-викинга

Многогранную и удивительно емкую модель морали и этики скандинава из круга викингов, как и самой этой эпохи в целом, выстраивает поэма «Изречения (или Речи) Высокого», вошедшая в «Старшую Эдду»1. В точном смысле это скорее поучения; произведения такого рода были очень популярными в Европе, причем каждое отличалось своими особенностями, отвечающими менталитету данного народа. Россиянам этот жанр известен хотя бы по «Поучениям Владимира Мономаха»2. В «Изречениях Высокого» говорится о главных и второстепенных жизненных ценностях, о достоинствах и недостатках людей, содержатся на редкость выразительные практические поучения. Под «Высоким», который держит «речь», конечно, подразумевается «Одноглазый» — верховный бог Один. Иначе говоря, это произведение как бы представляет мудрые наставления верховного языческого бога, и оно несет все особенности языческой культуры, которая господствовала в регионе на протяжении большей части эпохи викингов, а в значимых реликтах сохранялась после нее на протяжении нескольких столетий.

Судя по тексту «Изречений», первоначально они вовсе не были единым произведением; они искусственно, но искусно подобраны неизвестным автором (или авторами) из нескольких, тематически и стилистических разных стихотворных сочинений, нравоучительных и часто афористичных, к которым присоединены некоторые бытовые истории, заклинания и ходячие поговорки.

Несмотря на такой «лоскутный» характер, на то, что отдельные части имеют неодинаковое назначение и разное по времени происхождение — с IX до XIII в., «Изречения Высокого» в своем сохранившемся виде концентрируют многогранную этику скандинавов «эпохи» викингов, отраженную в сагах и скальдической поэзии. Это квинтэссенция духа, образа эпохи, как и образа, воззрений и нравственных нормативов самостоящего человека той эпохи, каким был викинг. Вместе с тем думается, что эти «Речи» в известной мере унаследовали также энергетику и традиции древних германцев вообще, тех, что в свое время оплодотворили великий, но одряхлевший античный мир и стояли у истоков не менее великого мира Западного Средневековья.

«Изречения» содержат как ответы на «вечные вопросы» человеческого бытия, так и советы из области повседневного поведения. «Благо сказавшему, благо внимавшему, благо всем слышавшим», — возвещает Высокий (ст. 137).

Одна из главных тем поэмы — проблема жизни и смерти человека. Она решается в соответствии с двумя базовыми свойствами патриархального общества: во-первых, близостью к природе, почти слиянием с ней и, соответственно, подчинению ее циклам; во-вторых, с господством — на протяжении большей части эпохи викингов — языческой культуры, которая диктовала этому обществу духовные установки. В одном популярном южношведском произведении Смерть говорит: «Я беру, кого хочу, высокого или низкого, богатого или бедного, старого или молодого». И из саг непреложно следует, что смерть была для людей столь же естественной, как жизнь, но, в отличие от жизни, всегда неотвратимой и нежеланной, хотя ее присутствие не мешало радоваться жизни. А Высокий говорит так (ст. 15, 69—71):

Жить всегда лучше, чем мертвым лежать;
Кто жив, тому можно помочь.
Я видел костер, богачу приготовленный, —
Труп его ждал у ворот.
У живого всегда могут найтись основания для надежды:
Нет вполне обездоленных, даже меж хворыми.
Этот сыну растущему рад;
У иного родня, у другого богатство,
Тот в доблестном деле отраду найдет.
Пастухом будь безрукий; кто хром, может ездить;
Может сражаться глухой.
В слепом больше проку, чем в прахе сгоревшего:
Ни на что не пригоден мертвец.

При всей неотвратимости смерти, ее, тем не менее, не стоит страшиться, особенно проявляя трусость в бою:

Жить без конца помышляет трусливый
И от сраженья бежит;
Только щадить его старость не станет,
Если оружье не тронет его.

Особенно «правильно», разумно надлежит относиться к жизни и смерти человеку высокородному, прежде всего «сыну королевскому», который готовится принять власть или обладает ею:

Бодро и радостно век проживи свой,
Встреть ты без трепета смерть.

Чтобы жить спокойно и радостно, не стоит «знать свой удел». По этому поводу в «Речах» имеется несколько разработок этой темы (ст. 54—56), в русской культуре выраженной в таких пословицах, как «Много будешь знать — скоро состаришься», «Кто знает много, тот плохо спит» и т. п. К зачину «В меру быть мудрым / для смертных уместно, / Многого лучше не знать» Высокий добавляет варианты:

= В свете всех краше живется такому,
Кто сведущ довольно во всем.
= Редко тот радостен сердцем, чей разум
Больше, чем надо, узнал.
= Знать ты не должен удел твой грядущий —
Или забудешь в заботе покой.

Но при всех условиях человеку надлежит думать о своей репутации, в том числе посмертной, что в сущности означает земное бессмертие. Чтобы заслужить прижизненную и, что было не менее, а даже более важно, посмертную славу, необходимо обладать теми же качествами, которые требовались для достижения и небесного царства Одина, прежде всего беззаветной отвагой и воинскими доблестями. Свободный скандинав, проявивший отвагу, одновременно улучшал личную репутацию и повышал престиж рода, о нем слагали песни, он «входил в сагу» и благодаря этому оставался в памяти людей. Истоки этого нравственного норматива лежат, конечно, в глубокой древности. В эпоху саг о них напоминает поэма «Беовульф» (гл. 22, ст. 138):

Мудрый! Не стоит печалиться! —
должно мстить за друзей,
а не плакать бесплодно! Каждого
смертного ждет кончина! — Пусть же,
кто может, вживе заслужит вечную славу!
Ибо для воина лучшая плата — память достойная!

В «Изречениях Высокого» говорится еще определеннее: богатство — преходяще, только слава остается после человека (ст. 74—77):

Кто не сведущ ни в чем, тот не знает, как часто
Богатство туманит умы.
Один богатеет, другой же нуждается; —
Ни заслуг, ни вины в этом нет.
...Вмиг улетучиться может достаток, —
Коварнейший в свете он друг.
И, наконец, завершающий аккорд:
Сгинет богатство, умрут твои родичи,
Сам ты умрешь в свой черед;
Может одно лишь бессмертным быть в мире —
Слава великих заслуг3.

Такие формулировки вводили в заблуждение многих, в том числе историков. Тем более что о пренебрежении скандинавов к материальным благам говорил не только Высокий. Адам Бременский, наслушавшись в Дании рассказов о свеях, пишет, что Свеония — «страна богатейшая, изобилующая плодами и медом», что во всех тамошних областях превосходный приплод скота, леса и реки необыкновенно удобны, страна изобилует чужеземными товарами и сами свеи (шведы) не испытывают недостатка ни в чем, кроме неуемной «гордыни». А золото, серебро, царских коней, бобровые и куньи шкуры, все, что «своим блистанием, — пишет Адам, — делает из нас безумцев», — все это шведы «ни во что не ставят» (гл. XXI). Скорее всего, каноник Адам так воспел бескорыстие шведов (как и, вероятно, их благополучие) намеренно, например в назидание роскошествующим европейцам. Ведь именно так в свое время поступил и Тацит, нарисовав — в укор развращенным роскошью римлянам — близкие к природе простоту быта и иные благородные качества скандинавов.

Но лукавит в своих «Изречениях» и Высокий. Слава неодолимо влекла скандинавов, особенно воинов, это бесспорно. Но так же бесспорно их притягивало богатство. Саги вполне убеждают в том, что за богатство (как и за власть) скандинавы бились со всей присущей им отвагой и немало-таки в этом преуспевали. И саги весьма одобрительно отзываются о людях, имеющих и преумножающих свое достояние. Одобряет это и эддическая традиция, в том числе «Песнь о Риге»4, где подчеркиваются и достаток Ярла, и завоевание конунгом (Коном) многих усадеб. Одобряет это и эпос. Так, поэма «Беовульф» буквально захлебывается, перечисляя богатые дары вождя и драгоценную добычу воинов. Так что красивый идеал пренебрежения к богатству — это всего лишь благое нравоучение, возможно, уже христианское, не имевшее (или намеренно опустившее) соответствия с практическими жизненными мотивациями того времени, что убедительно демонстрируют саги.

Высокий, однако, понимает, что лучше всего будет, если о посмертной славе позаботятся потомки, которые и похоронят так, как подобает, и достойный памятник поставят. Поэтому надо обязательно оставить после себя сына (ст. 72):

Сын — это счастье, будь даже рожден он
Поздно, по смерти отца.
Лишь тогда на могильном кургане есть памятник,
Если ставят потомки его.

Необыкновенно важное достоинство «Изречений» — гимн самостоянию человека, значению его личности, его ума, рассудительности, достижений. Поэма провозглашает: «Человека оплот — человек» (!) (ст. 47, 50). В связи с этим авторы говорят о тех качествах, которые помогают человеку стать самостоятельным и самодостаточным, опорой самому себе и другим.

Разумеется, он должен обладать здравым смыслом, т. е. разумом и трезвым взглядом на вещи (ст. 6—10):

Редко найдешь себе друга надежнее,
Чем собственный опытный ум.

«Славу и благо» заслужить следует «собственной силой»:

Прок будет редко от знаний и разума,
Что живут у других в головах.

«Смысла запас и ума» — «лучший запас на дорогу для странника, / Всюду дороже он всяких сокровищ». Самостоятельность требует хороших знаний и умений, их надо стараться получить, не ленясь (ст. 60, 119, 138, 142—143 и др.). Все надо знать человеку: и как класть дранку на крышу, и сколько топлива необходимо запасти на зиму, и руны, изучение которых дается особенно трудно. Полезно учиться уму-разуму у сказителей и песнопевцев, особенно у немолодых, и ни в коем случае не смеяться над ними (ст. 132—133):

Никогда над певцом поседелым не смейся;
Ценность есть часто в речах стариков.
Часто мудрость исходит от сморщенной кожи,
Подобно мехам тем сухим, что висят
Со шкурами снятыми, с кожами жесткими,
Меж рубцов закопченных качаясь.

Но поскольку «человек — оплот человеку», особенно высоко должна цениться дружба. Необходимости крепкой дружбы посвящено немало проникновенных строк «Изречений» (ст. 50, 51, 118, 120 и др.):

С дерева лыко сдирают в деревне —
Погибает ободранный ствол;
Таков человек, если всеми покинут, —
Лучше ему и не жить.
  У друзей ненадежных пять дней пламенеет
  Ярче огня их приязнь.
  На шестое же утро огонь тот угаснет
  И любовь пропадет без следа.
Если друга имеешь, кому доверяешь,
Чаще его посещай:
Зарастают кустами и сорными травами
Те дороги, где редко идут.
  Если друга имеешь, напрасным разрывом
Бойся ты дружбу губить.
Скорбь источит тебя, если некому станет
Доверить забот своих боль.

В то же время надо быть осторожным с людьми незнакомыми, не доверяться им, не делать их слишком поспешно своими друзьями, поскольку предательство среди людей встречается нередко (ст. 43, 45, 46). Если незнакомец вызывает подозрение, надо скрыть свои чувства, быть приветливым на словах, но, если нужно, воздать «обманом за обман». И неприязнь надо затаить: «На притворство притворством ответь». И никогда не спорить с «дурнями» и с недостойными людьми (ст. 116, 121 — 124)5. Но за зло должно быть воздаяние: «Кто тебя оскорбит — мсти тому за обиду, / безнаказанно зла не спускай».

Щедрость и гостеприимство поддерживают не только дружбу, это вообще непременное правило поведения достойного, уважающего себя и других человека (ст. 39—41, 48, 131, 132, 134 и др.). Не понимает этого только скряга: «Нет отрады для скряги в дарах». Высокий поучает: «Не гони со двора чужестранца сурово, / дай ты путнику пищу и кров». И никогда «не глумись ты над гостем, не смейся над странником, / Издалека пришедшим в твой край».

Свобода, независимость — одно из лучших людских достояний. Каждому человеку крайне важно иметь собственный дом и быть в нем господином. Высокий формулирует это положение почти так, как много позднее писал великий Пушкин (ср. его знаменитое: «Да щей горшок, да сам большой»):

Свой дом всего лучше,
Хоть будь невелик он:
В своем доме ты сам господин.
Пара коз во дворе и плетеная кровля —
Все приятней, чем есть (т.е. жить. — А.С.) у других...
С израненным сердцем тот скоро окажется,
Кто должен подачками жить.

«Речи» содержат множество других поучений, а также практических советов:

Дня не хвали раньше вечера...
Оружье — пока не испробовал...
Лед похвали, если выдержал.
Пиво — коль выпито (ст. 80) и мн. др.

И «что ведают трое — знает весь свет».

Внимание привлекает предостережение Высокого как против ханжества, рассчитанного на милости богов, так и против опасного религиозного фанатизма (ст. 144):

Лучше совсем не молиться,
Чем жертвовать слишком усердно:
Награду за жертву все ждут.
Лучше вовсе не резать, чем кровь лить без меры...

Высокий не одобряет небрежности в одежде: «Ни во что того ставят, кто наг» (ст. 49). Он настаивает на том, чтобы муж всегда был при оружии (ст. 38). Чтобы на тинг приходил непременно со своими сторонниками, иначе рискует глупо проиграть свои тяжбы (ст. 25, 61, 62). Чтобы он «не разлеживался», так как дела не ждут (ст. 58), и т. д.

В высшей степени поучительны высказывания о том, как следует вести себя в гостях. Никак нельзя приходить на пир очень голодным: чтобы не набрасываться с жадностью на пищу, роняя себя в глазах сотрапезников, поэтому лучше всего предварительно закусить дома6. Придя в чужой дом, надлежит внимательно оглядеть все углы и вообще быть настороже: нет ли там ловушки. На людях не болтать много и попусту — это роняет достоинство (ст. 28—30, 35, 63, 65 и мн. др.). Особенно настаивает Высокий на том, чтобы ни при каких условиях человек не напивался допьяна, ведь пьяный теряет ум и болтает лишнее; «Птица забвенья царит над парами, / Разум у пьющего крадет она». И вообще «Никто не сочтет тебя неучем, если / рано отправишься спать» (ст. 11—14, 17—19). Советы в отношении пьянства, как показывают саги, были актуальными для того времени, но современники вряд ли им следовали: ведь они пили без меры, в том числе конунги и их окружение.

Походя Высокий рисует образ идеального принца: «Сын королевский должен быть сдержан, / Мудр и в сражении смел» (ст. 15).

В «Речах» уделено место и любви. Перейдя от афоризмов к поэтическому рассказу, Высокий излагает две истории: в одной из них обманут мужчина, в другой обманывает сам. Видимая цель автора — указать некоторые способы, с помощью которых можно добиться любви, а также уберечься от коварства (с. 89—101, 129). В «Изречениях» же содержится совет не верить женским речам. Особенно же опасно вступать в любовные отношения с чародейкой или злой женщиной (ст. 112—114, 117).

К сожалению, в этой уникальной поэме, необыкновенно выразительной и сжатой до афоризмов, много пропусков: не все смогло уберечься от беспощадного времени. Но и то, что сохранилось, дает яркий образ эпохи викингов — во всем ее величии и варварстве, и человека той эпохи, с его мудростью и предрассудками, воинственностью и практической сметкой, отвагой и осторожностью, жаждой победы, славы и богатства, страстями, любовью к жизни и умением встречать смерть. Несомненно, что эпоху викингов творили личности весьма примечательные.

По моему мнению, «Поучения Высокого» — квинтэссенция нравственных, морально-этических, житейских «наработок» и идеалов скандинавской языческой культуры, которая, несмотря на все усилия миссионеров и королевской власти, и после формального крещения все еще владела умами скандинавов. Следы этой мощной культуры, известная часть ее наследия сохранились в гораздо более позднем фольклоре, в частности в балладах и песнях, которые также были неотъемлемой частью народной повседневности и пользовались популярностью как у безграмотных крестьян, так и у благородных дам, которые переписывали их в свои альбомы. Баллады — в Скандинавии их называют «народными песнями» — начиная с XIII в. сочинялись и исполнялись на Скандинавском полуострове, в Исландии, на Фарерских островах, в шведской Финляндии и вообще повсюду на Севере. Эти произведения активно записывались в период северного Ренессанса, в XVI—XVII столетиях, и популярны по сей день.

Основное место в балладах занимают мотивы любви, со всеми сопутствующими ей драматическими коллизиями. Но для меня важно не это, а то наследие, которое перешло к балладам, а вместе с ними и всему духовному миру фольклора, от эддической и скальдической традиций, которые скандинавы сохраняют в своей исторической памяти. Баллады показывают, что историческая память скандинавов на протяжении столетий хранит героические мотивы, а также образы персонажей мифов, эддических песней и еще более раннего героического эпоса; полусказочных «саг о древних временах»; имена таких исторических персонажей, как Сигурд, св. Олав, Вальдемар Датский, Фолькунги и др., поставленных теперь в некие произвольные условия. При всех свидетельствах о противоборстве христианства и язычества и поражении последнего7, баллады включают множество языческих мотивов, в основе которых лежат представления, отраженные в сагах, скальдической поэзии, мифах.

Так, персонажи баллад разговаривают с мертвыми: например, герой баллады «Юный Свейдаль» взывает к покойной матери, прося ее о помощи; там же фигурирует «богатырский меч, в драконьей крови закаленный». А спавшая «мертвым сном» невеста пробуждается от смерти, заслышав звон шпор любимого8. «Меч-мститель», «заговоренный меч» помогает осуществить кровную месть за отца, причем вслух называть имя меча — опасно!9 В другом случае человек, чтобы спастись от кровной мести, предлагает мстителю имущество и свою дочь в жены. «Эльфа» из горы убивает парня. «Дева» предстает «в птичьем оперении» и превращается то в лань, то в сокола. Троллям обещан первенец короля. Люди бросают жребий при помощи костей для игры в тавлеи10 и мн. др. Обращает на себя внимание и то, что баллады унаследовали вставные строки, характерные для скальдической поэзии, которые теперь стали служить рефреном. Например:

Родился я ночью, густела мгла,
Вдаль уводят мои дороги
Под утро мать моя умерла.
Беда стоит на нашем пороге.

(«Заколдованный рыцарь»)11

Не менее интересно встретить в балладах сюжеты и темы, которые стали (или уже были?) как бы бродячими, вошли в европейский фольклор и художественную литературу, в том числе русскую. Так, жених, пробуждающий любимую невесту от смертного сна, дважды фигурирует у А.С. Пушкина («Руслан и Людмила», «Сказка о спящей царевне и семи богатырях»). Стихотворное переложение со шведского баллады «Сила арфы» было сделано поэтом пушкинской эпохи Д. Ознобишиным и оказалось настолько популярным, что превратилось в известную народную песню «По Дону гуляет...»12.

В балладах можно встретить много бытовых параллелей с сагами. Здесь и частое упоминание о женском рукоделии, в том числе популярной и в эпоху викингов вышивке. Здесь и шитье золотом как занятие королевы и ее придворных дам. И изготовление женщиной мужской сорочки как знак ее согласия на сожительство. Находим в балладах и утренний дар наложнице («дань за первую ночь»): «чулки, башмаки, конопля на сорочку»13 (таких точных сведений нет даже в сагах). И упоминание службы при дворе «ради богатства и чести»; и «заморских шелков», «пурпура» как роскошных одеяний, в частности свадебных. И соблюдение при сватовстве правила «ровня жених невесте»; и умыкание невесты. И позорное, «нечестивое» деяние — убийство женщины. Если венды (!) берут крепость, они захватывают девушек в жены — это прямые отсылки к эпохе викингов. Если происходит схватка, то с обеих сторон «бьются родичи»14. Постоянно «у каждого наготове щит, и меч обнажен»15. Снова знакомый сюжет: «Король насильно... / Заставил в постель с ним лечь» мужнюю жену. Она опозорена, рыдает. Муж выносит иск против короля на тинг, король увертывается и лжет, но это ему не помогает! («Песнь о Марстиге»)16. Рыцарь танцует с мечом — а ведь так танцевали юноши в эпоху викингов!17 Дурной сон оказывается «в руку» и т. д.

Преемственность между сагами и балладами была и прямая. Так, баллада «Юный Ромун»18 выглядит как вольный поэтический пересказ «Саги о Хромунде Грейпссоне». Хромунд — историческое лицо, он упоминается в «Книге о заселении земли» как предок исландских первопоселенцев Ингольва и Лейва. Сама эта сага относится к числу сказочных, и хотя в балладе вымысла еще больше, но в данном случае важен сам факт преемственности.

Но обратимся к сагам. Модели поведения и нравственные нормативы, которые в них заложены и по многим параметрам совпадают с формулами Высокого, подтверждаются всем материалом этой книги. Можно отметить, что наряду с характеристиками персонажей, которые вытекают из их биографий и отдельных поступков, в сагах нередки прямые оценки того или иного лица, чаще всего мужчин. Саги уделяют много внимания портретам своих персонажей, особенно героев, характеризуя их иногда двумя-тремя штрихами, иногда — относительно подробно. Сплошь и рядом обрисовка образа начинается с описания внешности персонажа, ей, как мы могли убедиться, придается большое значение. В сагах внешность чаще всего гармонично сочетается с характером и привычками человека, так как в ней видели отражение его внутренней сущности. Выше уже обращалось внимание на то, что определение «чернявый» намекает на иноплеменное происхождение, на «хитрость», даже на рабский статус. Это представление восходит еще к готским преданиям второй половины IV в.19 и далеко не всегда соответствовало истинному положению вещей: ведь в Скандинавии эпохи викингов было немало смуглых и темноволосых героев, в том числе видных, знатных людей. Нередко описывается одежда действующих лиц. «Сага о Вёлсунгах» (гл. XXIII), подобно поэме о Беовульфе и многим песням «Эдды», при описании-оценке «обличья Сигурда» создает идеальный образ героя, выраженный через такие внешние признаки, как одежда, вооружение и общий вид20.

Затем речь идет об умениях, душевных свойствах, нередко о репутации, отдельных пристрастиях персонажа. Часто так или иначе в характеристику входит указание имени отца, нередко также матери, иногда деда, воспитателя, сведения о родне человека. Вот образцы некоторых характеристик, которыми богаты саги.

«Жил тогда человек по имени Фроди, родич конунга Эйрика и его воспитанник. Он был хорош собой и молод, и с ним был отряд воинов». Одного из сыновей Эйрика звали Рагнвальд. Ему тогда было лет десять или одиннадцать. Это был красивый мальчик, и от него многого ожидали».

«В роду людей из /района/ болот были очень красивые и очень безобразные». Так, могучий бонд Грим (который, облысев, стал Скаллагримом) был черноволос и некрасив; он много занимался хозяйством, был искусен в работе по дереву и железу, ловил сельдь. Его сын скальд Эгиль — некрасивый и черноволосый, похож внешне на отца. Быстро рос, был очень сильным, рано заговорил и говорил хорошо, но с детства «жесток и необуздан в играх». Еще мальчиком, будучи на пире, сочинил и сказал вису в честь хозяина. Его брат Торольв, высокий и тоже сильный, летом всегда ходил с дружиной в викинг, отличался умом и ответственностью. Сын Эгиля Торстейн имел волосы светлые, лицо белое; красивый, высокий, сильный, умный, меткий, умеренный, спокойный человек («Сага об Эгиле», гл. XXXI, LVII, LXXIX и др.)21.

«Кьяртан, сын Олава, воспитывался дома, в Хьярдархольте. Он был самым красивым из всех мужей, которые когда-либо рождались в Исландии. У него было широкое и при этом очень красивое лицо, самые прекрасные глаза и светлая кожа. Его волосы были густые и тонкие, как шелк, и ниспадали локонами. Он был такой же высокий и сильный, каким был Эгиль, его дед по матери, или Торольв (брат Эгиля. — А.С.). Кьяртан достиг во всем совершенства более, чем кто-либо другой, так что им восторгались все, кто его видел. Он был также превосходным воином, отличался ловкостью и был самым лучшим пловцом. Во всем он был искуснее других. Он был скромным человеком и так добр со всеми, что его любил каждый ребенок. Он был веселого нрава и не скупился на свое добро...» «Болли, его названый брат, был высокого роста. Он был первым после Кьяртана по искусству и ловкости. Он был силен и красив лицом, обходителен и воинственен, и носил богатые одежды. Названые братья очень любили друг друга...» («Сага о людях из Лососьей Долины», гл. XXVIII)22.

В «Саге о Ньяле» (гл. I, XX и др.) говорится, что богатый Хальвдан был «знаток законов, без него решение считалось незаконным». А его жена Унн — «красивая, учтивая и хорошего нрава». Другой персонаж той же саги Хрут «был красивый, рослый и сильный человек, искусный в бою, покладистый, очень умный, беспощадный к врагам и хороший помощник в любом большом деле». Интересно противопоставление характеристик: если, например, Атли, сын ярла Арнвида из Восточного Гаутланда, «любил воевать», а скальду Эгилю убить человека «ничего не стоит», то Гуннар говорит о себе: «Мне труднее, чем другим, решиться убить человека». Герой этой саги Ньяль характеризуется так: «Ньяль был богат и хорош собой, но у него не было бороды. Он был такой знаток законов, что не было ему равных. Он был мудр и прозорлив и всегда давал хорошие советы. Он был доброжелателен, обходителен и великодушен и никому не отказывал в помощи, кто бы ни обращался к нему». Его жена Бергтора, дочь Скарпхедина, «была очень домовитая и достойная женщина, но немного суровая»23.

Неустрашимый, могучий боец, любящий и любимый муж, верный друг — таким описан герой «Саги о Гисли». Но у него «не было удачи», и он погиб в битве24.

Сын конунга Хальвдан «был решителен, но сдержан, красив собой и рано преуспел во всех искусствах, которые могут украсить мужчину и которыми лучше владеть, чем не иметь /их/. Он был преданным и надежным другом, но выбирал друзей с осторожностью. Он был очень жизнерадостным человеком, и с ним всегда было весело, но, если ему кто-то не нравился, он мог стать опасным врагом для своего обидчика и долго помнил обиду, не мстил сразу»25.

Хельги, который воспитывался у своего приемного отца и родича Торстейна Белого, «в детстве был немногословен; возмужав, стал неуступчив и мстителен. Он был сообразителен и находчив», честолюбив («Сага о Торстейне Белом», гл. VIII)26. Торхалль Охотник, выполнявший поручения Эрика Рыжего (из саги об этом известном человеке, достигшем Америки): «Высок ростом, черен и безобразен... уже в летах, нрава плохого, хитер; молчалив, но сварлив, когда говорил, и всегда подбивал на недоброе. Чуждался новой веры, когда она пришла в Гренландию». Хельги и Торхалль — в разной мере осуждаемые персонажи.

Стурлауг, сын богатого и знатного херсира (главы фюлька в Норвегии и, возможно, одного из первопоселенцев в Исландии) Ингольва, «рано стал высок ростом и силен, у него были светлые волосы и белая кожа... и вся его фигура была хорошо сложена. Он легко ладил со всеми своими людьми, был спокойного нрава», щедр и поэтому «очень популярен». К тому же он «выучился стрельбе, плаванию и другим искусствам»27. И там же: «сын бонда» Сигват был «очень силен и хорошо воспитан» И положительный герой Ингвар /Путешественник/ «был высок ростом, статен и силен, и красив лицом, умен и красноречив, мягок и щедр со своими друзьями, но суров со своими недругами, учтив и изящен в обращении, так что мудрые люди приравнивали его к тем, кто был и будет самым знаменитым человеком в северных странах по мудрости и силе, как среди богов, так и среди людей»28.

Саги, написанные в XIII в., продолжают такую традицию обрисовки образа. Так, Снорри сын Магнуса (из «Саги об исландцах») в 18 лет был «красивый молодой человек, у него были светлые, ровно лежавшие волосы, он был хорошо сложен и приятен в обхождении. Он был довольно высок для своих лет, настойчив и смел. У него была красивая речь; в обычной беседе он держался непритязательно, но, если хотел настоять на своем, лучше было ему не перечить, а иначе можно было нарваться на большую беду». В саге это последнее свойство героя прекрасно «сочетается» с «приятностью в обхождении». В гл. 84 «Саги об исландцах» содержится целых восемь подобных описаний персонажей29, что в целом нехарактерно для этого произведения.

Заслуживают внимания и те отдельные штрихи характеристик, с помощью которых рисуется образ скандинава в авторских сагах XII—XIII в. — в полном соответствии с данными фольклорных саг. Так, Греттир начинал буквально тосковать, если не с кем было сразиться, негде испытать свою силу, и все «искал, найдется ли для него достойное поприще», т. е. возможность поработать мечом («Сага о Греттире», гл. XXXI). В «Саге об исландцах» (гл. 16), когда некий человек решил поменять местожительство, съехав со старой земли, ему во сне явился скальд Эгиль, который сказал вису. В ней Эгиль отметил, что в принципе «меч вздымать муж не жаждет. Блекл как снег облик крови». Тем не менее «землю брал я булатом», т. е. «завоевывал», и скальд, видимо, советует собеседнику последовать своему примеру. Муж должен стойко переносить боль. Так, некогда хёвдинг и воин Лофт сломал ногу, а когда она срослась, счел, «что дело неладно. Тогда он велел сломать ногу еще раз и сам указал, как надо перевязывать. В этот раз срослось хорошо, но ходил он, немного прихрамывая» (там же, гл. 40)30. Все саги свидетельствуют, что скандинавы ценили не только умения («искусства»), в том числе бытовые и военные, но также щедрость, гостеприимство, способность поддерживать хорошую беседу, любезное обхождение31. А в скорби, в унынии «были молчаливы и редко с кем разговаривали».

Мне представляется важным еще раз подчеркнуть, что при всей своей лаконичности саги демонстрируют поистине выдающуюся роль личности, индивида, несмотря на всю безжалостность этой кровавой эпохи, когда конфликты и законы кровной мести занимали важное место в сфере мотивов личного поведения. Конечно, при всем этом нельзя не отметить, что примечательные личности саг — это представители социальных верхов, которые выделяются из достаточно серой массы народа. И это — среда тех же самых викингов, что творили свою эпоху.

Как подробные портреты, так и беглые зарисовки образов отдельных людей того времени еще раз свидетельствуют о принятых тогда критериях оценки человека, его поведения и внешности; в качестве составных частей они во многом перешли в культурные модели столетий, следующих за эпохой викингов. Свидетельствуют и об их нравах.

Примечания

1. Hávamal (др.-исл.). Ниже цитируется преимущественно по кн.: Эдда 1, т. е. издание 1917 г. в переводе С. Свириденко.

2. См.: Художественная проза Киевской Руси XI—XIII веков. М., 1957.

3. Ср.: Старшая Эдда. С. 298—299. Курсив и здесь, и ниже мой. — А.С.

4. Старшая Эдда. С. 111.

5. Прямая нить протягивается от этого замечания Высокого к бессмертным строкам Гёте: «Стыдить лжеца, высмеивать глупца и спорить с женщиной — все то же, что черпать воду решетом. От всех троих избавь нас, Боже». Примечательно, что мнение Гёте о женщинах также предвосхитил Высокий (см. ниже).

6. Человечество сообща вырабатывает культуру, в том числе повседневную. Так, задолго до языческого бога Высокого важный для общения людей вопрос — о поведении за столом во время торжественной трапезы — поднял человек совсем другой веры: св. апостол Павел. Обращаясь к своей пастве, к единоверцам-христианам в Коринфе, он пишет о «вечере Господней». И предупреждает, чтобы никто не «поспешил прежде других есть свою пищу», так что иной останется голодным, а «иной упивается». «Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет в осуждение себе... Посему... собираясь на вечерю... если кто голоден, пусть ест дома, чтобы собираться вам не в осуждение» (1 Кор. 11).

7. См., например, балладу о короле-крестителе: «Св. Олав и тролли». См. также баллады «Герман Гладенсвен» и «Сила арфы» // О рыцарях. С. 36, 48, 58.

8. Там же. С. 86.

9. Там же. С. 61—62.

10. О рыцарях. С. 31, 38.

11. Там же. С. 92 и сл. Пер. Игн. Ивановского. Курсивом выделены вставные строки.

12. Ерхов Б. Предисловие // Там же. С. 18.

13. Там же. С. 244—246.

14. Там же. С. 24, 58, 61, 72, 79, 111, 123, 134, 157, 169, 246.

15. Там же. С. 157.

16. Там же. С. 134 и сл.

17. Там же. С. 87.

18. Баллады. С. 26—30. Пер. с норв. Игн. Ивановского. См. также прим. на с. 248.

19. См.: «Речи Хамдира» из «Старшей Эдды». Пер. В. Тихомирова // КИ. С. 169 и сл., 599.

20. Там же. С. 216—217.

21. ИС I. С. 63—64, 133, 233, 250 и сл. и др.

22. Там же. С. 312—313.

23. ИС I. С. 443, 477 и др.

24. КИ. С. 278 и сл.

25. СОДВ. С. 50—51.

26. ИС II:1. С. 253.

27. СОДВ. С. 120—125, 173, прим. 12.

28. Сага об Ингваре. С. 254.

29. Ср. также образ положительного героя, который дан в гл. 121 «Саги об исландцах».

30. См. характеристику мужа-воина: Там же. Гл. 188. С. 338.

31. Ср. вису в кн.: ИС II:2. С. 526 и мн. др.

 
 
Яндекс.Метрика © 2024 Норвегия - страна на самом севере.