Старый знакомый

Но только я спустился в холл, как распахнулась дверь и вошел высокий, суховатый, слегка сутулый человек в мягкой шляпе. Обращаясь к портье, он спросил, в каком номере остановился... и назвал мою фамилию.

Лицо его мне показалось знакомым, — кажется, когда-то я знавал этого человека, только помоложе... Он снял шляпу. Нет, седым я не видел его. Он взглянул на меня, сделал шаг навстречу — и мы узнали друг друга.

— Эйрик Сундвор!

— Да, это я! — ответил он, пожимая мне руку.

Военная форма очень меняет человека, а при первом нашем знакомстве мы оба были офицерами. Годы тоже изменяют обличие людей, а лет с тех пор прошло немало. В моей записной книжке хранилась визитная карточка Эйрика Сундвора, которую он вручил мне шестнадцать лет назад, в ноябре 1944 года, в Мурманске, в номере гостиницы межрейсового отдыха капитанов тралового флота. На визитной карточке было написано, что Сундвор — тронхеймский журналист.

Это было тогда, когда Советская Армия, освобождая север Норвегии, с боями вступила в Финмарк.

В тот день в Мурманск пришел океанский транспорт с первым батальоном норвежцев, направлявшимся на фронт, на родину. Я же только что вернулся в Мурманск с фронта, из Норвегии, и несколько военных норвежских журналистов, прибывшие вместе с батальоном, о многом хотели расспросить советского коллегу, только что побывавшего в Киркенесе, свеженького очевидца того, что происходило в Норвегии.

Переводчиком в нашей беседе был Улаф Рюттер — преподаватель славянских литератур в университете Осло, который он покинул, чтобы бежать в Шотландию, где формировались части норвежской армии освобождения. Рюттер — первый переводчик «Поднятой целины» на норвежский — академическую практику до войны проходил в Праге и поэтому говорил по-русски с такими чешскими ударениями, что трудно было понять, на каком языке он объясняется.

Никогда не забыть мне этой встречи в полуразрушенной гостинице, в номере с окном, забитым фанерой (стекла не напастись из-за бесконечных бомбежек!), с закусками из офицерского «дополнительного пайка» военного времени, взаимными расспросами, с открытыми друг другу сердцами.

Не зря ведь, как шоссе, соединяющее Ленинград с Москвой, в Ленинграде называют Московским, а в Москве — Ленинградским, так и норвежский берег Баренцева моря называют Русский берег, а русские свой берег — Мурманским, то есть «нурманским» — норвежским. Мы пожимали друг другу руки, улыбались и говорили, что «Дикая утка» и «Чайка» — родные сестры.

Мои гости приглашают меня в Норвегию — она скоро будет окончательно освобождена!

...Но до новой нашей встречи прошло шестнадцать лет.

— Я собирался разыскать вас в Тронхейме!

— Уже четвертый месяц я живу в Бергене. Корреспондент столичной «Дагебладет». Узнав, что вы приехали сюда, поспешил в гостиницу. Боялся разминуться, — отвечает Сундвор.

В то утро Эйрик долго бродил с нами по Бергену, показывая этот необычайной красоты город.

Вскоре к нам присоединился и Болстед. «Табу», наложенное телефонной книгой на его время, оказалось не таким уж суровым. Узнав, что мы в Бергене, он сам пришел к нам в то же утро.