Столица: Осло
Территория: 385 186 км2
Население: 4 937 000 чел.
Язык: норвежский
История Норвегии
Норвегия сегодня
Эстланн (Østlandet)
Сёрланн (Sørlandet)
Вестланн (Vestandet)
Трёнделаг (Trøndelag)
Нур-Норге (Nord-Norge)
Туристу на заметку
Фотографии Норвегии
Библиотека
Ссылки
Статьи

Люди! люди!..

 

Подвиг — что огонь; расплавленные им,
Сольемся мы в один победный меч сердцами!

Бьёрнстьерне Бьёрнсон

Долгожданная весна пришла в начале марта. Веселые люрики были ее вестниками. Стайка их с громким щебетанием пронеслась над хижиной зимовщиков, возвещая о возрождающейся жизни.

В душе зимовщиков они вызвали ответный радостный отклик: «Здравствуйте, перелетные птицы! Побывали: вы в далекой Норвегии — расскажите нам о далекой родине, о людях, близких нашему сердцу, о событиях, случившихся за: время разлуки!»

И живой щебет птиц и первые весенние лучи настойчиво: звали путников к скорейшему возвращению домой. Но золотые лучи блистали еще коротко, и на: смену им надолго всходила луна, холодная и равнодушная.

Следовало готовиться к длительному походу на лыжах. Дел было много. Предстояло прежде всего заменить одежду, превратившуюся в. лохмотья. Хорошо, что сохранились старые одеяла, они годились, чтобы выкроить из них куртки и брюки, а из медвежьих шкур можно было сшить носки, рукавицы и удобный спальный мешок.

Но где достать нитки? Велико было ликование зимовщиков, когда удалось раздобыть этот нужнейший предмет. В тот день Нансен восторженно записал: «Я открыл, что из одного обрывка веревки можно сделать двенадцать ниток, и счастлив, как юный бог. Теперь ниток у нас хватит, и мы быстро починим одежду. Кроме того, можно расщепить ткань мешка и пустить ее в ход вместо ниток».

Хижина превратилась, в портняжную и сапожную мастерскую. С раннего утра до позднего вечера зимовщики прилежно занимались шитьем. Сидя рядом на спальном мешке, распластанном на каменном ложе, они шили и шили без устали, молча, в то время как мысли их были заняты только одним — возвращением на родину.

Начавшиеся визиты белых чаек позволяли верить в близость открытого моря. Усаживаясь на крыше хижины, чайки долбили и выклевывали все, что могли найти. Медведи тоже стали частыми и всегда незваными гостями. Однажды утром Йохансен, откинув шкуру, прикрывавшую лаз из хижины, вскрикнул:

— Медведь! У самого входа медведь!

С молниеносной быстротой схватил он винтовку и снова попытался высунуть голову, но тут же поспешно отскочил назад.

— Он стоит совсем рядом!.. Кажется, думает войти сюда!

Иохансен направил в отверстие лаза винтовку. Приготовился выстрелить. Однако прицелиться было не так-то легко — лаз был узкий, неровный и к тому же завален снежными комьями. Совсем скорчившись, охотник кое-как приладился, приложил приклад к щеке и тут же опустил винтовку: второпях забыл взвести курок.

Медведь сначала чуть отодвинулся, в проходе остались торчать только кончик его носа да лапы, потом он, видимо, передумал и стал скрести когтями землю, чтобы залезть внутрь хижины. Тогда Иохансен, не целясь, выстрелил. В ответ послышался глухой рев, и снег захрустел под тяжелыми шагами зверя.

— Убегает! — Иохансен бросился вслед за раненым медведем.

Все произошло так быстро, что за это время Нансен успел только вылезти из спального мешка и начать обуваться. А как назло, куда-то запропастился чулок. Проклятый меховой чулок! Найти его удалось после суматошных поисков, и оказался он, конечно, под самыми ногами, на полу тесной хижины.

Прошла минута-другая, пока Нансен смог отправиться на помощь другу. Бежать ему пришлось недолго — Иохансен шел навстречу.

— Я уже прикончил медведя! Вон лежит... Иду за нартами привезти тушу... — сообщил довольный охотник.

— Поздравляю с удачным трофеем!

Нансен пошел дальше, чтобы освежевать тушу. Это научился он делать ловко и быстро, как заправский промысловик. Шел неторопливо. Но велико было его удивление, когда перед глазами «убитый» медведь поднялся на ноги и без оглядки затрусил в сторону.

Ничего не оставалось, как пуститься вдогонку за убегавшим «трофеем». Это оказалось вовсе не простым делом. Раненый зверь тяжело припадал на одну лапу, а все же бежал быстро. Он даже принялся карабкаться на высокий ледник, выбирая самые крутые уступы.

Вот уж никак нельзя было ожидать, что «убитый» способен на такую прыть!

Началась гонка с препятствиями. Четвероногое животное легче одолевало сугробы, в глубоких трещинах ледника, чем преследователь, проваливавшийся в снег по пояс. Так, соревнуясь в силе и ловкости, они поднимались все выше и выше, пока зверь не достиг вершины утеса. А там дул настолько сильный, порывистый ветер, что медведю пришлось лечь на брюхо и цепляться когтями за лед.

В этом положении он стал отличной мишенью. И охотник не упустил случая. Тщательно прицелившись, выстрелил раз и еще раз...

Медведь соскользнул с ледяного уступа, покатился кувырком по снегу, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, по осколочной россыпи, с шумом цепляя камни и снежные комья, высоко подпрыгивая от толчков на встречных уступах. Странно было видеть эту огромную белую тушу, летящую в воздухе подобно мячу.

Наконец подпрыгнув особенно высоко, медведь ударился об острый большой камень и растянулся плашмя.

— Жаль, что шкуру не удастся привезти домой! — подосадовал Нансен, глядя на великолепный густой мех. — Придется утешаться тем, что в туше много мяса и сала. Хватит нам надолго...

Действительно, богатый трофей пополнил запасы зимовщиков на целых полтора месяца. Все же еще многого не хватало для предстоящей экспедиции к югу. Недаром, подсчитывая провиант, необходимый для экспедиции, Иохансен как-то заметил:

— Чего бы я не дал хотя бы за один-единственный ящик собачьих сухарей из трюма «Фрама»! С удовольствием питался бы этими сухарями!

То были не пустые слова. Когда зимовщики вырыли спрятанный осенью неприкосновенный запас, то обнаружили лишь жалкие остатки. Значительная часть продовольствия заплесневела от сырости. Овсяная мука покрылась грибком, шоколад, столь драгоценный шоколад, растаял от проникшей влаги, а пеммикан принял какой-то странный вид.

Из всего неприкосновенного запаса сохранилось лишь немного рыбной муки и некоторое количество сухарей, отсыревших и покрывшихся плесенью.

Зимовщики занялись спасением этих продуктов от окончательной гибели. Как? Очень просто: смешали все вместе и сварили в моржовом жире. Месиво, полученное после такой операции, бережно спрятали на случай крайней нужды.

Дни шли за днями. Проходили недели. Месяцы... Суровая зима и весна, похожая на зиму, долго не выпускали из своих холодных объятий полярную землю. Но солнце, наконец, победило мрак вечной ночи. И тогда настал торжественный день, которого пришлось так долго ждать, — день нового отправления к югу — домой!

У хижины, заваленной снегом, стояли тяжело нагруженные нарты с каяками. Двое высоких людей, обросших густыми бородами, с волосами, ниспадавшими до плеч, заканчивали последние приготовления. Внимательно они проверили лыжи, палки, крепления, полозья и лямки нарт, от прочности которых зависел успех похода и судьба самих путешественников.

Напоследок сфотографировали хижину — приют и защиту от зимних вьюг и жгучих морозов. Когда настал час покинуть ее, казалось удивительным, как могли обитать в ней цивилизованные люди. Пещеры первобытных существ, наверно, были гораздо уютнее и удобнее этого низкого, тесного логова.

И вот все готово! Пора впрягаться в нарты и двигаться в путь. Но нет, Нансен задерживается. Зачем? Написать письмо. Письмо? Кому?

Тем, кто впоследствии, случайно или нарочно, окажется тут. Пусть они узнают о судьбе норвежских исследователей, а главное, о тайнах Арктики, которые удалось выведать для науки.

Ветер, леденящий, пронизывающий, треплет листок бумаги. Нансен пишет замерзающими пальцами, ухитряясь сохранить свой твердый, уверенный почерк:

«Вторник, 19 мая 1896 года. Мы вмерзли в лед к северу от острова Котельного 22 сентября 1893 года. В течение следующего года нас несло на северо-запад. Иохансен и я покинули «Фрам» 14 марта 1895 года, имея целью достичь более высоких широт. К северу никакой земли не нашли. Достигнув 86° 14' северной широты и около 95° восточной долготы, вынуждены были повернуть назад, так как лед стал слишком тяжел и непроходим. Взяли курс на мыс Флигели, но наши часы остановились, и мы не могли с точностью определить долготу. 6 августа 1895 года обнаружили четыре покрытых ледниками острова и нашли необходимым здесь перезимовать. Питались медвежьим мясом. Сегодня отправляемся на юго-запад, чтобы наикратчайшим путем добраться до Шпицбергена. Полагаем, что находимся на Земле Гиллиса.

Фритьоф Нансен».

Этот первый отчет о своем путешествии к Северному полюсу Нансен вложил в медную трубку от насоса примуса. Трубку заткнул пробкой из кусочка дерева и подвесил на проволоке под крышей хижины.

Последний прощальный взгляд бросили путешественники на свое жалкое жилище и счастливо улыбнулись друг другу.

— Пора! — вымолвил Нансен.

— Давно пора! — поправил его спутник.

Они впряглись в лямки, с трудом стронули с места тяжелые нарты и, едва сделав несколько шагов, сразу ощутили, что после долгой зимовки разучились ходить. Даже Нансен, превосходный, выносливый спортсмен, устал быстро. А ведь он двенадцатикратный чемпион Норвегии по длительным лыжным походам и рекордсмен мира по скоростному бегу на коньках.

Первый переход был коротким. Все же путники испытывали великую радость: шли к дому! Через день достигли они мыса, который назвали «мысом Доброй Надежды», так как надеялись, что за ним обнаружится свободная вода, где удастся спустить каяки и двигаться гораздо быстрее.

Следующий день принес разочарование — свободной воды не оказалось, и разыгралась пурга, надолго приковавшая к месту. Таков уж удел путешествующих в Арктике — погода всегда ненадежная.

Но пурга стихла. Ровный сильный ветер позволил приладить паруса к нартам и легко покатиться по ровному льду. Однако час от часу ветер крепчал и достиг такой силы, что стал опрокидывать нарты. Облака заволакивали небо. Пока не началась настоящая буря, Иохансен остановился, чтобы покрепче привязать к каяку свернутый парус. Тем временем Нансен отправился вперед на разведку. И едва сделал несколько шагов, как почва ушла из-под его ног и он погрузился в трещину, замаскированную снегом.

Выкарабкаться из этой ловушки своими силами Нансен не мог: лыжи его были закреплены на ногах, и поднять их вместе со всей снежной слякотью и ледяной кашей было немыслимо. К тому же лямки от нарт опутывали грудь и не позволяли ему повернуться.

Положение было отчаянным. Выручала лишь лыжная палка с острым наконечником, воткнутая по ту сторону трещины. Ухватившись за нее правой рукой, а левой уцепившись за край льдины, Нансен терпеливо дожидался, пока подойдет спутник. Он не сомневался, что Иохансен все заметит и поспешит на помощь, но обернуться назад, чтобы это проверить, не мог.

Время шло. Палка стала сдавать под тяжестью тела, и Нансен начал погружаться все глубже и глубже. Леденящая вода добралась уже выше поясницы.

— Ого-го! Ого-го!

Нансен звал громко и все же не слышал отклика.

— Помоги! — кричал он изо всех сил.

Наконец позади послышалось ответное: «Охо!» И когда вода уже достигла груди Нансена и вот-вот должна была его совсем поглотить, подбежал Иохансен и вытащил тонущего. Оказалось, он так занялся укреплением груза на нартах, что не заметил случившегося, а отчаянный зов о помощи услышал только в самый последний момент.

Но о спасении Нансена говорить было еще рано: ему грозила мучительная гибель от замерзания. Мокрая борода его уже смерзлась в твердый комок, а лоб, нос, уши покрылись ледяной коркой.

Вокруг бушевала буря, трещал ломающийся лед. Разве возможно в подобных условиях соорудить палатку из поднятых стоймя нарт и куска полотна? Необходимо скорее достигнуть земли!

Нельзя терять ни мгновения! Ветер уже и одежду превратил в ледяную кольчугу. Нансен впрягся в лямки и быстро зашагал вперед. Однако Иохансен, заботливый друг, поспешил его обогнать — ведь встречный ветер больше обжигает идущего впереди...

Арктическое лето принесло с собой вьюги, метели и сильнейшие ветры. Лед по мере продвижения к югу становился все более тонким и рыхлым. Под оттаявшим снегом проступала вода. Нарты и даже лыжи все чаще проваливались в мокрую снежную массу.

Иногда лишь встречалась открытая вода, позволявшая спускать каяки и плыть под парусами или на веслах. То бывала редкая удача, но она внушала уверенность в том, что далее к югу появится открытое море, которое облегчит возвращение к дому.

А пока встречались другие вестники родины — перелетные птицы. Как-то при виде пары гусей на берегу каменистого островка Нансен заметил шутливо:

— Вид их позволяет чувствовать себя на пути к цивилизации!

Улыбка Иохансена подтвердила, что он согласен с этими словами.

Но даже этот человек, обычно такой молчаливый, всегда становился разговорчивее, когда встречались острова, не отмеченные ни на одной географической карте. Всякий раз путешественники испытывали тогда ни с чем не сравнимое волнение первооткрывателей. И было чему радоваться: их карта все более покрывалась очертаниями дотоле неведомых земель.

Да, «белые пятна» стирались на арктической карте. Но — увы! — это нисколько не помогало уточнить местонахождение самих путников. Загадка по-прежнему оставалась неразрешенной. Ясно было только одно — шли они к югу. К дому!..

В середине июня запасы продовольствия истощились. Настал день, когда был съеден последний скудный паек. Спасти могла только открытая вода, где водилась бы дичь и где можно было бы убить тюленя. В противном случае — голод, конец.

Не раз путешественники находились на краю гибели, но каждый раз судьба негаданно несла им спасение. Так было и теперь.

Началось с того, что наступила отличная погода. Солнце, долго скрывавшееся в облачных лохмотьях, выглянуло наружу, засияло веселыми лучами. Подморозило. Нарты с поднятыми парусами легко заскользили по ровному льду.

И вот, как чудесная музыка, донесся шум морского прибоя. Перед глазами вскоре открылась красивейшая картина — голубая поверхность открытой воды. Сбылась мечта! Впереди море, по которому можно беспрепятственно и быстро плыть.

Путешественники связали вместе свои каяки и с попутным ветром пустились в плавание.

Ветер свежел. Утлые суденышки с такой силой рассекали волны, что вода стала захлестывать через борт. Но что за беда, если несешься вперед и вперед!

Целый день так плыли. Усталые, голодные и все же счастливые. Ведь родной дом приближался с небывалой до сей поры быстротой. Так им казалось, так в это верилось, но пришлось пережить еще одно мучительное испытание.

Вечером пристали к кромке льда немного поразмять ноги, совсем затекшие от долгого сидения в каяках.

При высадке возник вопрос: как закрепить драгоценные каяки?

— Привяжем ремнем! — предложил Иохансен.

— А выдержит ли? — усомнился Нансен.

— Ну, конечно!

— Да, пожалуй! Немного нужно, чтобы удержать наши легкие судна, — согласился Нансен и закрепил каяки сыромятным ремнем, вырезанным из шкуры моржа.

Путники взобрались на ближайший торос. Поглядели вокруг, потолковали о направлении ветра. Мнение их, как всегда, оказалось единодушным: надо скорее подымать парус, пока не стих ветер. Так и решили. Вдруг Иохансен вскрикнул:

— Каяки уносит!

— Что?..

С полувзгляда Нансен убедился в ужасной правде.

Опрометью бросились они вниз с тороса. Поздно! Сыромятный ремень лопнул, и каяки отплыли уже довольно далеко.

— Держи часы! — крикнул Нансен. Стремглав бежал он к кромке льда, на ходу сбрасывая меховую куртку.

Снять с себя все он не рискнул — боялся закоченеть. И, полураздетый, прыгнул в воду. Поплыл!

В ледяной воде да в намокшей одежде плыть было очень тяжело, а ветер дул со стороны берега и быстро угонял легкие суденышки с их высокими мачтами.

Дальше и дальше уносились они. И с ними вместе исчезали малейшие надежды на спасение. Ведь все достояние путешественников находилось там, в каяках. Все, даже ножи...

В сущности, было все равно: окоченев, пойти на дно или вернуться назад ни с чем. Но Нансен напрягал все силы. Устав, перевернулся и поплыл на спине.

На берегу в отчаянии метался Иохансен. Бедняга не отрывал взгляда от воды. Он не надеялся, что Нансену удастся поймать каяки, и понимал, что ничем не поможет, если бросится в воду вслед за другом. Худших минут переживать ему не приходилось еще никогда.

А Нансен не сдавался. Плыл и плыл. Расстояние до качавшихся на воде мачт несколько сократилось. И хотя все более коченели руки и ноги, забрезжила надежда, что удастся достичь цели. Пловец, подчиняя свое тело велениям воли, собирал падающие силы, и — мачты ближе!.. Вот, наконец, они совсем близко! Протянуть руку, и она коснется борта... Но как тяжела, как бессильна рука!

Еще несколько взмахов рук пловца, и еще взмах... Теперь он рискнул сделать рывок. Успел коснуться лыжи, лежащей поперек кормы. Ухватился за нее, подтянулся...

Спасение! Узы! — преждевременная радость. Нансен пытается взобраться на корму, но замерзшее тело не слушается, не может превозмочь тяжесть намокшей одежды.

Неужели все напрасно? О нет! Еще отчаянная попытка. Успех: удается закинуть ногу за борт!

— А-а-а! — крик Иохансена исторгнут опаляющей сердце, радостью: Нансен вскарабкался в каяк.

Тело закоченело так, что невозможно грести. Да и не легко одному человеку действовать веслом в двух связанных вместе каяках. А развязывать их нет времени — замерзнешь окончательно, раньше чем справишься с этим делом. Ничего другого не остается, как заставить себя грести, чтобы хоть как-нибудь согреться.

Нансен дрожал от леденящего холода, зубы его стучали, он почти терял сознание, когда шквалы ветра пронизывали тонкую мокрую фуфайку. Но он греб и греб, судорожно сжимая весло.

Две кайры опустились на воду и невозмутимо поплыли вблизи каяков. Никем не пуганные птицы...

«Вот случай спастись от голода!» — смутно мелькнувшая мысль внезапно пробудила охотничий пыл.

Нансен схватил ружье и метко — одним выстрелом уложил обеих птиц.

Грохот выстрела донесся до берега. Иохансен вздрогнул от неожиданности. В голову не могло прийти, что в такой тяжелый момент можно заняться охотой. «Несчастье случилось! — подумал он. — Почему Фритьоф заворачивает в сторону, наклоняется к воде, вылавливает что-то... Неужели помешался от всего пережитого?..»

Вспоминая потом, как все произошло, оба друга смеялись. Охотничий пыл в таких обстоятельствах, конечно, может показаться смешным. Но если разобраться глубже, ничего иного и нельзя было ожидать от такого человека, как Нансен. Всегда, в любых условиях сохранял он ясность сознания и волю к победе.

Уже через минуту Иохансен стаскивал с него мокрую одежду, помогал напяливать вещи, оставшиеся на берегу сухими, и уложил в спальный мешок, разостланный прямо на льду. Поверх мешка он заботливо набросил парус и все, что только смог найти, чтобы получше укрыть товарища от пронизывающего, холодного ветра.

Долго лежал Нансен, содрогаясь от озноба, пока мало-помалу по телу не стало разливаться тепло.

Потом как-то сразу охватил его крепкий сон.

Как богата неожиданностями жизнь путешественника! Через несколько дней Нансен начал запись в дневнике такими строками:

«Не сплю ли я? Не сон ли это?

Удивляться мне или сомневаться?

Действительность это?

Или просто видение?»

Недавно еще он плыл в ледяной воде, чтобы спасти себя и Иохансена от верной гибели. Отбивался от нападений медведей и моржей, жил, как дикарь, и был уверен, что предстоит еще долгий путь по льду и морю, путь, полный всяких опасностей, превратностей, испытаний.

Но минуло совсем немного времени, и вот он живет жизнью цивилизованного европейца, окруженный комфортом и благами культуры, в избытке у него горячая вода, мыло, чистая одежда, книги, книги, книги и все, что раньше виделось только во сие.

Как же все это случилось?

Неделю назад во время утомительного лыжного перехода Нансен взобрался на вершину тороса. Издали тянул слабый ветерок, доносился смешанный гул множества птичьих голосов. Взгляд скользил по пустынному берегу, задерживаясь то на голых темных утесах, то блуждая по холодным ледяным равнинам.

Вокруг никого, ничего... Сплошной белый снежный саван.

И внезапно слух уловил звук, до того похожий на лай собаки, что Нансен вздрогнул. Звук повторился. Неужели действительно собака? Нет, наверно, померещилось. Лай больше не слышался, доносился лишь пронзительный птичий гомон — кричали кайры. Ошибся...

Снова взор скользил по бескрайным снежным просторам. Лай! Снова послышался лай, сначала отрывистый, потом заливчатый, громкий. Собаки лаяли в два голоса: один густой, другой более звонкий. Сомнений больше быть не могло. Вспомнилось и то, что недавно довелось слышать звук, похожий на выстрел, тогда подумалось, что трещит лед.

— Иохансен! Сюда! Лай... Собаки!.. Собаки лают!..

Нансен закричал так громко, что Иохансен кубарем выкатился из палатки.

— Собаки? Какие собаки?.. Не понимаю! Нет, я должен удостовериться своими ушами...

Иохансен мигом взобрался на торос, стал напряженно вслушиваться. Прошла минута, другая. И он заявил:

— Да... Мне показалось, что залаяла собака... А впрочем... Нет! Это шум от птичьих голосов. Наверно, крик кайры ты принял за лай.

Впервые друзья разошлись во мнениях. Но Нансена переубедить уже было нельзя. Он настаивал:

— Можешь думать как угодно, а я пойду навстречу людям!

— Каким людям? — усмехнулся Иохансен.

— Которым принадлежат собаки... Вот проглочу завтрак и отправлюсь!

Нансен настолько был убежден в своей правоте, что всыпал в котелок последние остатки неприкосновенного запаса — затхлую маисовую муку, смешанную с моржовым жиром. А за завтраком совсем размечтался.

— Кто бы мог тут находиться: норвежцы или англичане? Быть может, это английская экспедиция Джексона? Когда мы уезжали, они собирались на Землю Франца Иосифа...

Друзья порешили, что один из них немедленно выйдет вперед на разведку, а другой останется стеречь каяки.

Нансен взял лыжи, бинокль, ружье. Перед уходом еще раз взобрался на торос наметить дорогу, а главное, прислушаться: не раздастся ли собачий лай, выстрел или даже человеческий голос?

Ничего не слышалось, кроме гоготания кайр и люриков да резких криков маевок. В самом деле, не крик ли, донесшийся с птичьего базара, он принял за лай собаки?

Шел он раздумчиво, медленно. И внезапно остановился: на снегу явственно отпечатывались свежие следы. Чьи? Песец не мог оставить таких крупных отпечатков. Собачьи? Но разве собака могла, находясь близко от чужих людей, не залаять? И неужели ее лай не был бы тогда ясно слышен?

Чьи же тогда это следы? Может быть, волчьи?..

И вдруг снова забрезжил свет надежды: раздался лай! Он был более громким и ясным, чем раньше. И стали все чаще и чаще встречаться следы.

О, если бы лыжи не застревали в каверзных трещинах, застругах, буграх! Шаги Нансена все же превратились в бег. Он бежал, не обращая внимания на то, что под ногами, впиваясь взглядом в сверкающую снежную даль, напрягая весь слух. Однако опять ничего не было слышно, и даже собачьи следы почему-то исчезли.

Снова возникли думы: не является ли все это плодом разгоряченного воображения?

И вдруг человеческий голос...

Чужой человеческий голос!

Впервые за три года!

Голос человека, раздавшийся в полярной пустыне, звучал как призыв к жизни, как весть о далекой родине.

— О-го-го! — закричал Нансен во всю мочь, во всю силу своих легких. И быстро, как только позволяли лыжи, помчался вперед.

Вскоре снова донесся голос, и с высоты ледяного хребта удалось разглядеть что-то темное, движущееся между торосами. Собака... За ней какая-то фигура. Человек!

Кто он?

Двое людей поспешно приближались друг к другу. Нансен приветственно замахал шапкой. Незнакомец ответил тем же. Собака его заворчала, он окликнул ее по-английски. Значит, англичанин. Кто же он? Может быть, известный полярный исследователь Джексон?

Сердечно протянули они друг другу руки. Поздоровались по-английски:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте!

С одной стороны стоял цивилизованный европеец, в клетчатом английском костюме, гладко выбритый и подстриженный, благоухающий душистым мылом. С другой — одетый в грязные лохмотья, перемазанный сажей и ворванью дикарь с длинными всклокоченными волосами, щетинистой бородой, с лицом, настолько почерневшим, что естественный светлый цвет его. нигде не проступал из-под толстого слоя ворвани и сажи.

Каждый из них недоумевал: кто, собственно, стоит перед ним и откуда он пришел?

— Я чертовски рад вас видеть! — воскликнул англичанин.

— Благодарю! Я тоже. Вы здесь с кораблем?

— Нет, мой корабль не здесь. Сколько вас?

— Со мной один товарищ. Он там, у кромки льда. Они шли, продолжая оживленно разговаривать.

Услышав какое-то случайно произнесенное норвежское слово, незнакомец спросил:

— Не Нансен ли вы?

— Я самый!

Англичанин схватил руку Нансена и долго дружелюбно тряс ее.

— Клянусь Юпитером, я рад, необычайно рад вас видеть!

Нансен объяснил, что после двухгодичного дрейфа «Фрама» во льдах он вместе с Иохансеном покинул корабль, чтобы на лыжах достичь полюса. Немного не добравшись до цели, они повернули назад, зазимовали и вот теперь бредут к Шпицбергену...

Незнакомец опять потряс руку Нансена:

— Поздравляю от всего сердца! Вы совершили прекрасное путешествие. Я счастлив, что первым могу поздравить вас с возвращением.

Это действительно был Джексон — известный полярный исследователь. Нансен забросал его бесконечными вопросами о родине, о близких людях, о политических делах. Однако «новости» Джексона были весьма не «новые»: два года прошло, как он отправился в экспедицию. Тогда в семье Нансена все были живы и здоровы; в Норвегии, как и во всем мире, не происходило никаких крупных событий.

К этому времени подошло несколько участников экспедиции Джексона. Все они так же горячо и сердечно приветствовали Нансена. Один из них, ботаник Фишер, заметил шутливо:

— Еще издали завидев человека на льду, я подумал, что это, должно быть, Нансен. Но сразу отверг эту мысль: уж слишком вы на себя не похожи!

— Наверно, я стал походить на белого медведя?

— Нет, скорее наоборот! Я слышал, что вы блондин, а сейчас у вас волосы и борода черные, как вороново крыло...

— Отмоюсь и снова стану блондином! — рассмеялся Нансен.

Несколько человек поспешили за Иохансеном, а Джексон повел Нансена к своему дому, вернее — бревенчатой избе, которая после хижины-логова показалась гостю сущим дворцом. Стены избы были обиты сукном, на них висели фотографии, гравюры, картины. Кругом стояли полки с книгами. В печке уютно мерцали горящие угли.

Странное и блаженное чувство охватило Нансена, когда он очутился среди подобной обстановки. Изменчива судьба! В один миг она сняла все заботы, тяготившие три долгих года. Миновали постоянные, бесчисленные тревоги и опасности, подстерегавшие на каждом шагу. Улеглась, утихла тоска вечного одиночества среди полярной пустыни.

Все это исчезло, осталось далеко позади.

Труд закончен, долг исполнен! Теперь можно отдыхать, отдыхать, отдыхать... Только бы товарищи, оставшиеся на «Фраме», благополучно достигли родины. Что с ними?

Джексон вручил тщательно запаянную жестяную коробочку. В ней находились письма из Норвегии двухлетней давности. Руки Нансена дрожали, когда он вскрывал эту коробку: в ней вести из дому...

Вести были хорошими. Удивительное чувство покоя и мира наполнило его душу.

Радости следовали одна за другой.

— Не желаете ли принять горячую ванну и переодеться? — предложил Джексон.

— Мечтаю! Как о высшем блаженстве... — воскликнул Нансен.

Сбросив с себя грязные лохмотья, он смыл грязь и копоть, остриг длинные космы, сбрил отросшую, всклокоченную бороду и надел чистое, мягкое платье — он пережил минуту невыразимого счастья.

Вскоре прибыл Иохансен и немедленно подвергся такому же преображению. Друзья со смехом смотрели один на другого. До чего они изменили свой облик!

— Не узнаю тебя! — Нансен покатывался от хохота, глядя, как его спутник после мытья и переодевания расположился в удобном кресле и закурил душистую сигару. — Не узнаю! Где грязный оборванец, сопровождавший меня? Куда делся измазанный копотью и жиром пещерный житель? Ты ли это, мой дорогой товарищ Фредерик Яльмар Иохансен?

— Я, я!.. Но должен признаться, я уже избалован комфортом.

— Когда же успел?

— С той самой минуты, когда меня встретили наши гостеприимные хозяева. На пути сюда они не дали мне даже прикоснуться к нартам. Весь наш груз поволокли сами. Я шагал рядом, как турист. И скажу тебе по секрету: из всех способов путешествовать по дрейфующим льдам такой способ, несомненно, самый удобный...

Иохансен разговорился и был весел, как никогда за все время длительной экспедиции. Еще бы! Как и Нансен, он испытывал волнующее чувство исполненного подвига.

Ничего, что немного не удалось дойти до самого Северного полюса. Путь туда отныне изведан! Другие отважные исследователи повторят этот путь и завершат то, что не довелось еще сделать в покорении всемогущей Арктики.

И нет ничего удивительного в том, что двое взрослых, мужественных людей в этот день смеялись как дети, совсем беспричинно. Теперь им оставалось только ждать судно, которое доставит их на родину. А они привыкли ждать, терпеть, бороться и побеждать.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
 
Яндекс.Метрика © 2024 Норвегия - страна на самом севере.